Многие люди верят в существование эстонцев. Они искренне думают, что эстонцы и впрямь населяют реальность, хотя доказательства верности этого убеждения весьма и весьма путаны и, честно сказать, сомнительны.
Скажем, долгое время на существование эстонцев однозначно указывали шпроты, Раймонд Паулс и телевизор "Шилялис". Но постепенно, по мере развития географии, выяснилось, что Прибалтика — не страна эстонцев и вообще не страна, шпроты — не деликатес, а всего лишь небольшие мертвые рыбки, живущие в тесных банках с маслом, Паулс — не певец, а "Шилялис" — не телевизор. К тому же все они, вместе взятые, как оказалось, не имеют к Эстонии ровным счетом никакого отношения.
Еще одним доводом в пользу необъяснимого существования эстонцев считалось стойкое народное убеждение, что они даны нам свыше как бы в наказание за дикость и бездуховность, ибо ведут некий удивительно праведный, буржуазный образ жизни. Многие путники, возвращаясь из странствий, даже рассказывали о чудесном городе Таллине, сделанном из овсяного печенья, и прекрасных беловолосых и белоглазых людях, у которых варварская руссская речь вызывает сыпь, а иной раз — и гангрену. Но на поверку таинственный эстонский образ жизни оказался всего лишь примитивным суеверием, пережитком старины. Подлинным высокодуховным буржуа, как это понятно теперь, является отнюдь не эстонец, состоящий из печали и запахов кондитерской фабрики, а пьяный финн, ссущий посреди Таллина прямо себе в штаны.
Слабым утешением служит и то обстоятельство, что многие якобы лично знакомы с некими Урмасами и Томасами и все они — эстонцы, то есть настоящие, приличные люди. Однако же ясно, что такое признание — скорее не факт, а фигура речи, метафора, каприз. Потому что знакомство, например, с каким-нибудь Зямой Зильберштейном, Искендером и даже Автандилом в материальном мире обозначает понятия куда более конкретные и правдоподобные. Таким образом, для разгадки тайны величественных белоглазых людей следует просто совершить ответственный шаг и честно признаться себе: никаких эстонцев в общепринятой, бытовой реальности не существует.
Только сделав это ответственное усилие, мы наконец и обретем подлинных, невыдуманных эстонцев, густо населяющих мир смутных, послеобеденных сновидений. Они ютятся где-то там, на периферии ощущений, в месте, где человеческая воля уже не в состоянии разбудить ни движения, ни мысли и только дух берется провести сознание по никому не известной границе между мечтой и бредом, судьбой и банальным стечением обстоятельств. Вы всегда без труда обнаружите эстонцев там, где попытаетесь получить какой-либо внятный ответ от природы и не получите его. Отчаявшись, вы станете вдруг кричать, и какое-то время тишина будет пожирать ваши беспомощные страсти. Но вдруг в лесу, в горах, в темном подъезде, в гулком коридоре нечто ответит вам вашим же собственным голосом, многократно повторенным и искаженным до неузнаваемости. Обычно это называют эхом, но это не так. Это и есть эстонцы.
Следы белоглазых людей еще легче обнаружить в сказках, лучших снах, которые видят деревья, дающие людям бумагу. В эстонских сказках эстонцы часто оказываются уже не эхом, но зайцами, решившими коллективно покончить жизнь самоубийством из-за страха перед жестокой реальностью. Однако же вид огромного количества зайцев, идущих топиться от горя, в результате обращает в ужас и бегство остальной мир и заставляет зайцев отказаться от своего плана спасения. Они громко смеются от счастья, и у них лопается передняя губа.
Эстонцы могут обернуться в своих сказках и коварной овцой. Она пустила к себе волка на постой, и тот со временем решил съесть ее, расположившись на печке и по ночам призывая ее лечь и разделить с ним ложе. Однако овца оказалась мудрой, перемазалась в клюкве, как в крови, и напугала волка обещанием разорвать его на куски.
В бессознательных фантазиях эстонской нации мы можем обнаружить и куда более яркие образы ее врагов. Таковыми, например, являются Ванапаганы — мистические существа, злые великаны. Они создают на земле холмы и водоемы, а также строят мосты через моря, и, проходя по такому мосту, эстонец обращается в тлен, а душа его устремляется в преисподнюю. Ванапаганы иногда одаривают эстонцев горящими углями, способными обращаться в золото. И поэтому, несмотря на опасность, их можно попытаться обмануть, держа дырявую шляпу над ямой, куда могли бы тайно ссыпаться магические угли счастья.
Квинтэссенцией же мудрости эстонского народа является сказка о мальчике-сироте, потерявшем барскую корову. Понимая, что за это его ждет неминуемая гибель, сирота отправляется блуждать в лес, где становится ясно: и здесь гибель его неизбежна. Заснув под деревом, сирота вдруг пробужден маленьким мудрым старцем, который дает ему выпить молока из небольшой бутылочки и советует в течение семи лет идти на восток, где и встретиться в конце концов с горой — символом сиротского процветания. В путь старичок дает мальчугану самонаполняющуюся котомку и лист репейника, способный превращаться в лодку. И эстонский сирота находит-таки свое долгожданное счастье в бесчисленных скитаниях и труде.
Таково и есть место великого мистического эстонского народа в суровой земной битве добра со злом. К этому, пожалуй, и добавить-то нечего. Кроме, конечно, еще одного обстоятельства из сказки о мальчике-сироте. Коровка-то пропала потому, что ее забрал себе мудрый маленький старичок.
