“Hе ищи палача, а ищи латыша”

 

     “Советская власть держится на еврейских мозгах, латышских штыках и русских дураках!” — такая поговорка существовала в России в годы революции. Была тогда у простого народа в ходу и иная фраза: “Не ищи палача, а ищи латыша”. 

     Сперва их называли “железной гвардией Октября”. Потом прежние фанфары сконфуженно умолкли. “Вдруг” обнаружилось, что на счету латышских стрелков сотни тысяч ни в чем не повинных жертв. Они положили начало большевистской диктатуре, а затем исправно топили страну в крови.
     К концу 1916 года общее количество этих стрелков достигло 39 тысяч, из них создали отдельную Латышскую стрелковую дивизию. Абсолютное большинство ее бойцов были в прошлом рабочими или батраками, не имели ни гроша, но мечтали о “светлом будущем”. На этом и сыграли большевики. Успех был полный.
     “Что касается латышских стрелков, то именно они развратили всю армию и теперь ведут ее за собой”, — докладывал осенью 1917 года начштаба Северного фронта генерал Лукирский другому генералу — Духонину в Ставку. А 25 октября на 2-м Всероссийском съезде Советов в числе прочих документов был оглашен и такой: “Мы, делегаты латышских стрелков, вместе с другими делегатами... все, как один, голосовали за первые декреты Советской власти, за Ленина...” Слово не разошлось у них с делом. Латышские полки в дни Октябрьского переворота не допустили отправки контрреволюционных войск с Северного фронта в Петроград. “Латышские полки первыми и почти поголовно перешли в Красную социалистическую армию, самоотверженно и храбро исполняя свой революционный долг пролетарской армии как на внутреннем, так и на внешних фронтах РСФСР”, — писал в 1919 году лидер большевиков Латвии П.Стучка. В то лихое время был создан особый руководящий орган — Исколастрел (Исполнительный комитет латышских стрелков).
     19 ноября один из латышских полков, бойцы которого отличались “образцовой дисциплиной и пролетарской сознательностью”, был вызван в столицу для усиления революционного гарнизона. Столь эталонные “солдаты революции” пригодились, например, для исторического разгона Учредительного собрания в начале января 1918 года, положившего начало большевистской диктатуре в стране. Еще 250 человек “самых-самых” были выделены в особый сводный отряд под командой бывшего подпоручика Яна Петерсона, которому поручалась охрана “колыбели революции” — Смольного дворца. Именно эти стрелки охраняли литерный поезд, перевозивший Ленина и членов правительства советской России в новую столицу — в Москву. А там отряд Петерсона, который позднее преобразовали в отдельный полк, взял под охрану Кремль, где жили и работали руководители страны. Остальная латышская гвардия тоже понадобилась молодой Стране Советов. Часть использовалась как профессионалы-военные, другим нашлось место в карательных органах. И везде латышские стрелки демонстрировали “классовый подход” и “революционную беспощадность”.

     ...Из резолюции собрания дружины Красной гвардии при Исполнительном комитете латышских объединенных секций Московской организации РСДРП (ноябрь 1917 г.): “Дружина Красной Гвардии... находит, что... освобождая юнкеров от ареста, Военно-революционный комитет вместе с тем дает им возможность снова встать против революционного народа. Мы, латышские стрелки и рабочие — члены Красной Гвардии, категорически требуем, чтобы все арестованные юнкера и прочая буржуазная сволочь были преданы властному революционному суду...” Чекистское начальство в значительной мере состояло тоже из “земляков”. И первым среди них вспоминается, конечно, Я.Петерс — заместитель председателя ЧК. Вот лишь несколько цитат из его публичных выступлений, относящихся к 1918—1919 годам: “Я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором...” “...Произведена противозаразная прививка — то есть красный террор... Прививка эта сделана всей России...” (это — о расстрелах сотен заложников после покушения на Ленина и убийства Урицкого в 1918 году).

     “За голову и жизнь одного из наших вождей должны слететь сотни голов буржуазии и всех ее приспешников...” После того как части Красной Армии выбили деникинцев из Ростова-на-Дону, корреспондент газеты “Революционная Россия” писал: “Чрезвычайка, возглавляемая Петерсом, заработала. Очень часто сам Петерс присутствовал при казнях местных казаков... Красноармейцы говорят, что за Петерсом всегда бегает его сын, мальчик 8—9 лет, и постоянно пристает к нему: “Папа, дай я!”... Не отставал от своего коллеги-земляка и другой видный чекист — руководитель Всеукраинской ЧК (к слову сказать, “органы” в Киеве чуть ли не наполовину состояли из латышей) — Лацис. Данный товарищ в своем “классовом подходе” переплюнул едва ли не всех других “рыцарей революции”: “Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов или доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого...” (Зарвался Лацис. Ведь если действовать по такому принципу, надо в числе первых расстрелять Ленина: у него и происхождение, и воспитание, и образование, и профессия явно буржуазные.) По убеждениям этих и других “настоящих” чекистов, цель оправдывает средства для любой ситуации. Поэтому в Москве при ВЧК был создан особый отдел, работавший с проститутками-провокаторами. Причем среди этого “контингента” немалую долю составляли девочки 13—15 лет. Их вербовали в тайные агенты элементарно: за деньги и конфеты. А неуступчивых ломали угрозой расстрела родителей. Столь же цинично действовала ЧК в Киеве. Здесь по инициативе уже упомянутого Лациса “организовали” появление фальшивых (их изображали сотрудники “органов”) чилийского и бразильского консулов, которые брались организовать всем желающим побег за границу. Естественно, тех, кто клюнул на такую приманку, чекисты брали с поличным и отправляли в лагерь. Карательные меры в исполнении латышских революционных войск удавались на славу.

     Первая их большая “экспедиция” — на Дон, где вспыхнуло восстание “казацкой контры” во главе с генералом Калединым, состоялась уже в конце 1917-го. После взятия Ростова стрелки вместе с другими красными войсками навели в городе “революционный порядок”. При этом расстреливались все мужчины и даже подростки, заподозренные в том, что они сочувствовали “офицерью”. Почти одновременно с этим, в начале января 1918 года, в Белоруссии “врагов советской власти” арестовывал и казнил без суда один из латышских полков, посланный туда для ликвидации мятежа Польского корпуса генерала Ю.Довбор-Мусницкого. Продолжение следовало. Согласно статистике, которую приводит исследователь истории “красного террора” С.Мельгунов, только по 20 губерниям Центральной России в 1918 г. было зарегистрировано 245 крупных контрреволюционных выступлений, в подавлении которых использовались латышские стрелки. А созданная в апреле 1918-го Латышская дивизия под командованием И.Вацетиса и вовсе превратилась в этакий общероссийский спецназ — ее подразделения принимали участие в разгроме практически всех крупных выступлений против большевистской власти.

     Потом “железную гвардию Октября” отправляли наводить порядок в Муроме, Рыбинске, Калуге, Саратове, Нижнем Новгороде... Занимались, оказывается, и “профилактикой”. В 1919 году по железнодорожной ветке между Череповцом и Вологдой ежедневно курсировал карательный поезд с отрядом латышей и матросов. “Поезд останавливался на какой-нибудь станции, — вспоминал очевидец, — и отряд по своему усмотрению или доносу начинал производить обыски, реквизиции, аресты и расстрелы...” На официальном языке это называлось “выездной сессией Особого отдела ВЧК”. Много “работенки” оказалось для латышских стрелков во время многочисленных крестьянских бунтов на Тамбовщине. Из докладной записки в Совнарком, подготовленной в конце 1919 года группой смельчаков: “Советская власть двинула на места десятки карательных отрядов... Во всех волостях шла безразборная порка крестьян. На площади города Спасска публично расстреляны 10 человек вместе со священником... Некоторые села почти уничтожены артиллерией. В Пичаевском уезде сжигали каждый десятый дом...”

     Приказ тамбовской ЧК (сентябрь 1920 года): “Провести к семьям восставших беспощадный “красный террор”... Арестовывать в таких семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если бандиты выступления будут продолжать, расстреливать их...” Счет убитых в деревнях Тамбовщины “врагов революции” и заложников шел на сотни и тысячи человек. А в Шацком уезде красные каратели расстреляли толпу верующих. Местные жители устроили было крестный ход, пытаясь защититься от разгулявшейся эпидемии испанки с помощью чтимой иконы Богоматери, однако чекисты, усмотрев в этой акции “контру”, арестовали и священника, и икону. Когда крестьяне — женщины, дети, старики — двинулись спасать свою святыню, их хладнокровно покосили из пулеметов. Страшную память о себе оставили латышские стрелки в Крыму. Дивизия под командованием Яна Лациса храбро форсировала Сиваш, за что и получила “эксклюзивное” имя — 15-я Краснознаменная Сивашская. А когда войска генерала Врангеля были выбиты из Тавриды, латыши вместе с другими красноармейскими частями и отрядами чекистов занялись “чисткой” полуострова от “всякой белогвардейской сволочи”. “Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит!” Таков был лозунг тех дней. И его воплощали в жизнь, не жалея собственных сил и чужих жизней. Всех неблагонадежных, всех, кто не мог убедить в своем пролетарском происхождении, ожидала жестокая расправа. Людей расстреливали, топили в море, сбрасывали с обрывов... В Севастополе все деревья, все фонарные столбы в центре города были “украшены” трупами повешенных “врагов советской власти” — среди них инженеры, гимназисты, врачи... Немудрено, что после таких “мероприятий” Крым стали называть “всероссийским кладбищем”: на полуострове было казнено более 100 тысяч человек. Едва ли не самая громкая “усмирительная акция”, в которой принимали участие отряды латышских стрелков, — подавление кронштадтского восстания. В первый же день после штурма города-крепости на льду перед его фортами расстреляли около 300 мятежных солдат и матросов. В следующие дни было убито еще почти полторы тысячи. Общее же число казненных достигло двух с половиной тысяч.
Помнила ли Советская страна своих латышских героев? Из их числа широкую известность получили немногие — кроме уже упомянутых руководителей ЧК сохранились в книгах и справочниках фамилии нескольких “красных стрелков”, ставших крупными военачальниками, — Эйдеман, Берзинь, Стуцка...

      Печальное будущее ожидало “железную гвардию Октября”: во времена сталинских репрессий многие из этих людей погибли. Впрочем, часть стрелков сумела вернуться на родину. Там, в буржуазной Латвии 1920—1930-х годов, своих “заблудших сыновей” считали преступниками. Их судили и отправляли в тюрьмы. Но по крайней мере не расстреливали! А когда это прибалтийское государство было присоединено к Союзу, официальная пропаганда вновь стала называть латышских стрелков героями. В их честь был даже сооружен памятник. Он и до сих пор стоит в центре Риги. Вот только музей, расположенный рядом, поменял свою “политическую ориентацию”. Раньше он был посвящен истории красных латышских стрелков, а теперь стал Музеем оккупации — советской и фашистской. Весьма странно выглядит такое соседство. Может, тогда уж стоило бы и сам монумент переименовать и назвать его памятником латышской оккупации?...